Глава 34

В романе Макса Брода, посетив кунсткамеру (“?ackomora”) Рудольфа, Тихо Браге жалуется на подавленность и тоску, которую вызывало у него “это бессвязное нагромождение предметов” – астроному казалось, “что сам император дрожал от страха пред видом столь огромного богатства”[559].

Страсть к предметам родилась в Рудольфе из стремления заполнить окружавшую его пустоту, совладать со страхом одиночества. Он жадно собирает горы редчайших устройств, словно огораживаясь стенами от смерти. Его маниакальное коллекционирование являлось выражением танатофобии – страха смерти. Если верно, как утверждал Гоголь в “Портрете”, что распродажа на аукционе благодаря полутени в помещении и скорбному голосу аукциониста, постукивающего молотком, напоминает заупокойную службу, то удивительные собрания Рудольфа тоже несли в себе нечто заупокойное, а его галереи были скорее саркофагами мертвых, чем комнатами живых.

Но эта инерция, эта неподвижность – только видимость. Мертвые вещи лишь выявляют зловещую тревогу. Они злорадно наблюдают за хозяином из своих нор, словно звери из засады. А некоторые экспонаты, которые он слишком часто рассматривал, обрели выражение его лица, словно стали зеркалами его ипохондрии.

Для ипохондриков весьма полезна смена воздуха, которая мозговые ткани укрепляет, нервные соки очищает и работу всех ферментов с помощью жидкостей исправляет. Но Рудольфу не удается оторваться от предметов, захвативших его в рабство. Он возвращается к ним даже по ночам, при мрачном свете высоких канделябров. И вот он словно превращается в человека-предмет из “Причуд” Брачелли[560], в тело, состоящее из ящичков и коробочек, чтобы прятать там штофы, драгоценные камни, ожерелья. Жабье поквакивание шкафов, подмигивание кристаллов и амулетов, прочая дребедень из арсенала Авензоара[561], грозные глаза, глядящие с портретов, жирный блеск тканей, шепот камней привлекают его больше, чем государственные дела. В этой кладовой-“хуаке”, в этой “dreamland” фетишей он читает тайны вселенной, как в перегонных кубах и в гороскопах.

В драме Иржи Карасека гамлетоподобный Рудольф изображен как король-мечтатель (чеш. “kr?l-snivec”), неторопливый в принятии решений, противник любопытных взглядов и дневного света, бледная тень в хранилище диковен и древностей. В конце концов, он и сам ощущает себя мертвецом среди окружающих его мертвых вещей: “призрак монарха, в игры теней играю с короной, – она запечатлела судьбу на моем измученном челе, – как в цветке страстоцвета природа отпечатала орудия казни…”[562].