ПЕРВЫЙ РУССКО-ЯПОНСКИЙ СЛОВАРЬ, СОСТАВЛЕННЫЙ В ЯПОНИИ[785]
Общение японцев с европейцами, а следовательно, и знакомство с западными языками началось еще в 40-х годах XVI в., когда в Японии появились первые португальцы. В дальнейшем, однако, правительство феодальной Японии — бакуфу, чтобы, во-первых, оградить страну от иностранного влияния, способствовавшего разжиганию феодальной розни и тем самым мешавшего укреплению" и консервации феодальных порядков, и, во-вторых, чтобы обеспечить безопасность страны, перешло к политике самоизоляции, или "закрытия страны" (сакоку сэйсаку), В Японию в течение двух с лишним столетий не допускались европейцы, кроме голландских купцов, которым было разрешено иметь факторию на искусственном острове Дэдзима в нагасакском порту и посылать туда свои корабли, С русскими же японцы познакомились только во второй половине периода самоизоляции (30-е годы XVII в. — середина XIX в.).
Русские первоначально знали о существовании Японии лишь на основании иностранных, главным образйм голландских, источников, а потом, с выходом к берегам Тихого океана, стали лично встречаться с японцами. Указами бакуфу о закрытии страны был запрещен не только допуск иностранцев в Японию, но и посещение японцами иностранных государств, плавание за пределы прибрежных вод. Нельзя было строить крупные корабли. Была введена смертная казнь для японцев, нарушивших запрещение и побывавших в чужих странах, в случае их возвращения на родину. Поэтому первыми японцами, с которыми встретились русские, были моряки, рыбаки или купцы с кораблей, унесенных бурей от берегов Японии и выброшенных на принадлежавшие России Алеутские острова или на побережье Камчатки.
Полуостров Камчатка официально был присоединен к русскому государству казачьим пятидесятником Владимиром Атласовым в 1697 г. Вскоре же после этого русскими там был спасен захваченный в плен ительменами (камчадалами) японец Дэмбэй — единственный оставшийся в живых из экипажа потерпевшего крушение японского корабля. В 1699 г. Дэмбэй был увезен Атласовым в Якутск, откуда его в конце декабря 1701 г. по приказу Петра I доставили в Москву. В начале 1702 г. Петр I встретился в селе Преображенском с Дэмбэем и приказал дать ему возможность изучить русский язык, с тем чтобы потом он обучил несколько русских "робят" японской грамоте[786].
Однако фактически изучение японского языка в России началось позже, с 1736 г., когда при сенатской конторе в Петербурге была открыта школа для изучения японского языка. Примерно к этому же времени относится и первая попытка составления у нас русско-японского словаря. Словарь, а впоследствии и другие пособия составил под руководством помощника библиотекаря Академии наук Андрея Богданова японец Гондза, занесенный в результате кораблекрушения к берегам Камчатки в 1728 г., оставшийся в России и принявший имя Домиана (Демьяна) Поморцева. Словарь Демьяна Поморцева был первым в мире русско-японским словарем.
Лет через сорок пять после этого, в 1781 или 1782 г. был составлен второй русско-японский словарь — "Лексикон" Андрея Татаринова. Автор словаря, имевший также японское имя Сампати, был сыном японца Саносукэ, попавшего в Россию таким же путем, как и Гондза. Текст "Лексикона" был в 1962 г. опубликован О. П. Петровой[787].
Таким образом, начало изучения японского языка в России относится к 30-м годам XVIII в. Что же касается Японии, то знакомство с русским языком там началось лишь в самом конце того же века. Это объясняется тем, что попадавшие в Россию японцы не могли вернуться на родину; русские же японскую территорию не посещали.
Первыми японцами, вернувшимися из России после почти десятилетней жизни здесь, были капитан корабля "Синсё-мару" Дайкокуя Кодаю и матрос Исокити[788]. Первый из них, сын купца из крестьян, был довольно образованным человеком, отличался большой наблюдательностью и редкой памятью. Он хорошо понимал русский язык и мог, хотя и не вполне правильно грамматически, объясняться по-русски. Кроме того, за время нахождения в России Кодаю выучился хорошо писать по-русски. Об этом свидетельствуют многочисленные записи, сделанные им на русском языке или по-японски, но русскими буквами. Примерами их могут служить надписи на полях и на обложках японских книг, привезенных им в свое время из Японии. Перед возвращением он оставил книги академику Кириллу Лаксману, который передал их в Академию наук. Сейчас они хранятся в Ленинградском отделении Института востоковедения АН СССР[789]. Часть его книг и записок попала в Геттингенский университет, куда их увез выдворенный из России за неблаговидные поступки русский немец Георг Томас Аш (1724-1804)[790].
Японский ученый-рангакуся Кацурагава Хосю по приказанию сбгуна Токугава Из-Иэльнари составил в 1794 г. секретную рукописную книгу "Краткие вести о скитаниях в северных водах", в основу которой были положены рассказы Дайкокуя Кодаю о жизни России, о ее природе, климате, населении, быте, культуре и т. д.[791]. Последняя, XI глава этой книги "Язык" (стр. 297-346 по изданию 1937 г.) является по существу первым русско-японским словарем, составленным в Японии. Он может быть дополнен также многими русскими словами из главы X, где приводятся русские названия растений, животных, птиц, рыб, насекомых и т. д. (стр. 271-295), а также словами, рассеянными в других местах книги.
Словарь содержит 1261 словарную статью, каждая из которых, как правило, состоит из транскрибированного катаканой русского слова или целого выражения и его перевода на японский. В других разделах книги поясняется еще свыше 800 слов. Таким образом, в общей сложности в книге приводится свыше двух тысяч русских слов. Если даже считать, что часть их повторяется (около одной пятой), то все равно остается не менее полутора тысячи слов. Следовательно, этот первый в Японии русско-японский словарь оказывается гораздо более полным, чем составленный позже японско-русский словарь, каковым можно считать раздел "Язык" в другом рукописном труде — "Канкай ибун", написанном через тринадцать лет после "Кратких вестей о скитаниях в северных водах", в 1807 г.[792] (в разделе "Язык" в "Канкай ибун" содержится только 632 словарные статьи» т.е. вдвое меньше, чем в публикуемом памятнике).
Слова в словаре здесь сгруппированы в 16 разделах:
1. Астрономия_ — 19 слов.
2. География--55 слов.
3. Время — 91 слово.
4. Дьяволы и боги — 8 слов.
5. Люди, отношения людей — 86 слов.
6. Части человеческого тела и людские дела — 154 слова.
7. Жилища, строения — 32 слова.
8. Приборы, утварь, книги, картины — 152 слова.
9. Одежда — 61 слово.
10. Пища, напитки — 31 слово,
11. Травы, деревья — 36 слов.
12. Птицы, звери — 52 слова.
13. Рыбы, моллюски, насекомые — 22 слова.
14. Металлы, камни — 8 слов.
15. Счет, меры — 28 слов.
16. Речь — 426 слов.
Словарю предпослано небольшое введение. В нем автор пишет: "В этой главе собрано несколько сотен слов, которые запомнили потерпевшие кораблекрушение. Запись сделана нашими знаками, и каждому слову дан в общем соответствующий смыслу перевод. Однако в русском языке мне слышны лишь звуки, как щебет ласточки или журчание воды смысл же непонятен, как мычание коров или говор птиц, и поэтому приходилось полагаться только на память и разумение потерпевших кораблекрушение, а посему возможны и неточности. Нельзя рассчитывать также и на полноту сего словаря. Невозможно было избежать и ошибок в ударениях, в различии глухих и звонких звуков, но если памятовать о том, что здесь дается лишь приближенная передача слов, то словник сей может быть пригоден для того, чтобы дать общее представление об этом необычном чужом языке. А посему я и составил раздел о языке, сделав его последней главой в книге"[793].
Можно полагать, что этот словарь был в какой-то степени использован в дальнейшем для изучения русского языка, но, по-видимому, авторам "Канакай ибун" Оцуки Гэнтаку и Симура Кокё он не был известен. Иначе трудно объяснить такую большую разницу в количестве слов. Верно, в словаре "Канкай ибун" есть ссылки на Дайкокуя Кодаю (но не на "Краткие вести о скитаниях в северных водах"). Так, например, в перечне русских названий различных стран против названия Франции, которое по-русски передано как Харансосукэ, сделана помета: "Дай-Ко Фуранцуцу", что должно означать: Кодаю произносит Фуранцузу[794]. Но здесь, очевидно, имеется в виду ссылка на непосредственную консультацию с Кодаю, единственным в то время знатоком русского языка, а не на запись его слов. Кстати, в этом памятнике слово "Франция" передано по-русски как Фуранцусуке и перечисленно 52 страны, в то время как в "Канкай ибун" — только 16 государств.
Размеры статьи не позволяют произвести сколько-нибудь подробного рассмотрения словаря. Автор надеется сделать это при издании русского перевода "Кратких вестей о скитаниях в северных водах". Здесь же мы ограничимся лишь установлением места рассматриваемой работы среди прочих первых словарей подобного рода, составленных в Японии и России, да несколькими замечаниями по наиболее характерным ее особенностям.
Как уже указано выше, русские слова записаны здесь японской слоговой азбукой катакана. Несомненно, что Ка-цурагава Хосю, как ученый-голландовед (рангакуся), имел опыт транскрибирования голландских слов, который он и применил для записи слов русского языка, как их запомнил и произносит Кодаю. Следует отметить, что транскрипция в общем близка к существующей ныне. В "Пояснениях" к "Кратким вестям о скитаниях в северных водах" Кацурагава Хосю писал: "Географические названия варварских стран, имена их людей, названия предметов, продуктов производства и так далее в тех случаях, когда сохранено их название на варварском языке, я написал катаканой...". "При передаче варварских слов катаканой часто невозможно подобрать соответствующее обозначение звуков, поэтому пришлось делать пометы. Так, при удлиненных звуках под знаком каны поставлена вертикальная черточка, при удвоении звуков — точечки. При слиянии двух звуков, как ся, тя, кя, знак каны в конце слога написан мелко — *** чтобы отличить от таких " слогов, как сия *** тия *** кия ***[795].
Анализ слов, помещенных в словаре, показывает, что знаком долготы обычно передавалось русское ударение: мэсэцу "месяц", йнэ "иней", горото "город", пасйня "пашня". Однако в некоторых случаях наблюдается удлинение звука при выпадении таких фонем, как "л" или (губно-зубной) "в", отсутствующих в японском языке: моония "молния", соокоой "шелковый", доогота "долгота".
Запись иностранных слов силлабическими графемами связана со многими трудностями, которыми и объясняется искажение ряда слов. Наибольшие трудности представляет транскрибирование таких фонем, которых нет в японском языке, как "л", "ж", "з", "ч", "ш", "щ", "ы". Ограниченная возможность передачи катаканой многообразия звуков русского языка ведет к тому, что такой интересный памятник, как описываемый словарь, представляет для изучения фонетики русского языка того периода меньшую ценность, чем ценность, какую представляют для изучения старой японской фонетики русско-японские и японско-русские словари, составленные в России, как, например, упоминавшиеся словари Андрея Татаринова и Гондзы или словарь Ф. И. Янковича[796], в соответствии с японскими произношением, существовавшим в то время в определенных районах страны.
Несовершенством японской транскрипции объясняются и заблуждения некоторых исследователей в области языкознания. Так, например, в своих весьма интересных работах проф. Мураяма Ситиро, по нашему мнению, переоценивает значение описываемого словаря для изучения старой русской фонетики, в частности фонетических провинциализмов.
Разбирая русскую фразу, записанную в памятнике японскими графемами как *** — (покоруно бураватарусутоэ), что, несомненно, значит "покорно благодарствую", он расшифровывает ее как "покорно брюхо толстое"[797], в словаре дан перевод — готисони наримас, т.е. "благодарю за угощение", и действительно, "покорно благодарствую " могло быть сказано и в этом значении. Эта ошибка в значительной мере объясняется тем, что слог го в слове "благодарствую" по аналогии с другими подобными случаями, как, например, в словах сево (всего), тёва (чего), передан слогом ва.
Местная лексика, несомненно, влияла на русский язык Кодаю. Особенно сильно сказывается влияние восточно-сибирских провинциализмов. И это вполне естественно, поскольку он дольше всего жил в Иркутске. Этим объясняется присутствие в словаре таких чисто сибирских слов, как сопка, падь, гаркай (покличь, позови), барабара (землянка, употребляется главным образом на Камчатке, зарегистрировано в словаре Даля), погода (в смысле "ветер", "буря"), ушкан (заяц), шибко, судачки (рыба терпуг, но не судак), камбалушка (лаг), мизгирь (паук) и т. д. Отражалось, кончено, и местное произношение: неба (небо), Чо (что, чего), ись (есть, питаться), робить (работать). Однако необходимо отличать случаи неточной-передачи фонетики средствами силлабических графем от влияния местного произношения.
Видя в большинстве подобных случаев влияние местного произношения, проф. Мураяма, возражая в означенной выше статье против моего объяснения искажений русских слов в записанной Кбдато песне "Ах, скучно мне на чужой стороне"[798] ссылается на отсутствие в японском языке ряда фонем русского языка и трудности, связанные с передачей их японской катаканой, и заявляет, что в записи слова "чужой" как цудзой логичнее видеть отражение местного диалекта, а не что-нибудь иное[799]. Между тем Кодаю никогда не бывал в местностях, для которых характерно "цоканье", и поэтому не мог воспринять такого произношения. Кроме того, во всех прочих случаях звук "ч" передан с максимальной точностью, которую допускает японская транскрипция: тисутой "чистый", рэтика "речка", тясы " часы", пуратето " плачет", тяй "чай", уэнтяти "венчать", терной "черный". Можно указать лишь на два-три случая, когда он спутал "ц" и "ч", но тут предпочтение отдано звуку "ч": нодзинити (ножницы), тинка (цинга), горинити (горницы). Кстати говоря, слово "чужой" ближе всего передается именно как цудзой, а не как тюдзей.
Хотелось бы в связи с восприятием и передачей японцами того времени звуков русского языка остановиться еще на одном вопросе. К большинству русских слов, начинающихся с "р", в "Кратких вестях о скитаниях в северных водах" добавлены препозиционные "о" /во/ или "а", а иногда и "и": /в/ оросоо "рассол", оропотиника "работник", ородзовой "розовый", оросия "Россия", арэппа "репа", аракка "рак", арауно дзэнсутой "равноденствие", ирэйто "лето" и т. д.
Такой же факт отмечает В. Н. Горегляд в предисловии К словарю "Канкай ибун"[800]. По его подсчетам, препозиционные "о" или "а" добавлены к 75% русских слов, начинающихся с "р". Однако нам кажется, что неправильно искать объяснения этого явления во влиянии монгольского языка, исключающего начальное "р". Если даже согласиться, что "испорченное название России заимствовано японцами у монголов"[801], то этим нельзя объяснить появление "о" или "а" в других словах с начальным "р", которые попали в словарь не из монгольского языка. Не правильнее ли допустить, что в этом сказывается свойство самого японского языка, который точно так же, как и монгольский, не знает начального "р". Достаточно просмотреть любой японский словарь, чтобы убедиться, что нет ни одного исконного японского слова, которое начинается с "р". Кроме того, японское "р" — мгновенное и недрожащее, тогда как русское — длительное и дрожащее. Японцы принимали длительность русского "р" за наличие добавочного слога в слове и интерпретировали этот слог то как "о", то как "а". Это вполне согласуется с точкой зрения Кацурагавы Хосю, который, объясняя появление "о" или "а" перед "ро", писал: "При произношении слога "ро" язык так заворачивается, что слышится, как будто впереди имеется звук "о", поэтому у нас Россия и произносится Оросия"[802].
Однако значительная, если не большая часть неправильной записи слов в списках 'Кратких вестей о скитаниях в северных водах", на основании которых проф. Камэи Такаёси воспроизвел текст книги, объясняться не способом транскрипции и не искажениями Кодаю, а ошибками переписчиков. Они, конечно, не знали русского языка и не могли, следовательно, догадаться о правильном написании слова в сомнительных случаях. По сходству начертания чаще всего путаются следующие знаки катаканы: Ka ***, я; *** носоя *** вместо носока *** "носок"; курусия *** вместо курусика *** крышка;
ко ***, ни ***, ро ***, во; догока *** вместо *** "дорога"; рэкарусуцуко *** вместо рэкарусуцуво *** "лекарство"; терико *** вместо терини *** "чернила";
я ***, ма ***, а ***; дзия *** вместо *** дзима "зима"; яя домой *** вместо *** "я домой"; коапимака *** вместо коппияка *** "копейка";
су ***, ну ***, я ***: народанасу *** вместо народаная *** "народная"; отен доуорэсу *** вместо отен доуорэну *** "очень доволен".
си ***, н ***, рэ ***: дзидэн *** вместо дзидэ *** "здесь"; уорэмой *** вместо уосимой *** "восьмой";
ри ***, со ***, фу *** цу ***, во ***, ва ***: уирикоси *** вместо уисокоси *** "високосный"; соварю *** вместо фуварю *** "хвалю"; одовони *** вместо одофуни *** "отдохни"; падосицу *** вместо падосива *** "подошва";
ку ***, та ***, фу ***: поукура *** вместо поутара *** "полтора"; гудоуэцу *** вместо будоуэцу *** "вдовец";
тэ ***, ра ***, во ***, на ***, ти ***; укадзарариной *** вместо укадзатириной *** "указательный"; тифуново *** вместо тифуноти *** "чихнуть"; супитэ *** вместо супина *** "спина";
си ***, ни ***: пэрэнитари *** вместо пэрэситари *** "перестали".
Примеров на указанные выше описки можно было бы привести очень много.
К подобного же рода ошибкам переписчиков следует отнести и отсутствие знаков "нигори" и "мару": ратока *** вместо радога *** "радуга"; хэрэго *** вместо бэрэго *** "берег"; бумака *** вместо *** "бумага"; сивописуца *** вместо дзивописуца *** "живописец".
Иногда, наоборот, поставлен диакритический знак там, где его не должно быть, по-видимому в тех случаях, когда переписчик принял какие-нибудь пятнышки или помарки на бумаге за знаки: подзяино *** вместо ходзяино *** "хозяин"; паруйка *** вместо харуйка *** "холуйка"; супой *** вместо *** "сухой".
Иногда наблюдается и перестановка знаков катаканы: натянинка *** вместо натянника *** "начальник"; одзибэянния ***, вместо обэдзиянния *** "обезьянья", "обезьяна"; сукатан *** вместо сутакан *** стакан.
Для того чтобы восстановить первоначальное описание слов с ошибками подобного рода, можно обойтись без сопоставления с оригинальным, по-видимому утраченным, текстом: правила текстологии допускают это.
В списках, использованных Камэи Такаёси для составления критического текста описываемого словаря, не показано русское написание слов, хотя Кодаю знал русскую азбуку, и Кацурагава мог бы дать ему вписать все слова по-русски. Будет только естественно, если в случае обнаружения первоначального текста, написанного автором, в нем окажется и русский текст. Понятно, что переписчики не могли воспроизвести его.