Житель колонии

Годен высокий мужчина, худой, костлявый, с желтым лицом и впалыми щеками; на крючковатом носу следы от пенена; небольшая лысина; глаза светло-голубые. Родился здесь, но учился во Франции; затем, когда ему исполнилось двадцать один год, вернулся под тропики. Отправился отыскивать золото и заработал очень скоро порядочную сумму, но еще скорей истратил ее в Париже, куда ездил на короткое время. Тогда он опять отправился добывать золото.

По правде, сказать, ему наплевать на деньги. Он любит лес.

Ежемесячно, не менее недели, Годэн бывает болен лихорадкой. Вот он, желтый, как лимон, лежит, согнувшись, под пологом от москитов, в пижаме, с потухшей папиросой во рту.

Его желудок совершенно испорчен консервами и солониной. Он ничего не ест, пьет только молоко, но не может отказаться от стакана пунша утром и вечером.

«Когда я был в лесу..» — говорит он. Лес для него это бесконечное пространство джунглей и болот, пересеченное реками, которое тянется от моря до таинственной страны Тумук-Гумак, где живут индейцы с длинными ушами. Годэн жил в лесу. Всегда молчаливый, он оживляется, когда говорит о нем. Оттуда он вернулся с испорченным желудком, с отравленной лихорадкой кровью и совершенно надорванным организмом. Его голос немного дрожит, едва заметно, когда он вспоминает длинные переходы, с саблей для рубки, сквозь гущу лиан и бамбуков.

— Раз как то, — говорит он, — у меня сделался сильнейший приступ лихорадки. Я ничего не видел перед собой. В глазах мелькали искры, в ушах звенело и я едва стоял на ногах. А между тем надо было идти вперед, идти во что бы то ни стало, или подохнуть на месте. У меня еще оставалась одна ампула хинина. Я прислонился к дереву, полуослепленный, с пылающей головой. Я должен был употребить громадное усилие, чтобы раскрыть мешок. Я наполнил шприц. Игла совершенна заржавела. Но другой у меня не было. Я захватил двумя пальцами кожу на животе и с силой вонзил иглу, которая вошла с трудом. Но лихорадка была так сильна, что я не почувствовал боли. Таким образом, я впрыснул себе всю ампулу и был спасен. Но когда я дошел до места назначения, на животе у меня был громадный нарыв.

Получив поручение обозначить в лесу границы, он отправился с отрядом каторжников, без всякой охраны. Перед уходом он отдал свое ружье, патроны и деньги двум каторжникам — вожакам всей партии, и ночью, среди безмолвия пустыни, спокойно спал между ними.

В этом теле, точно лишенном костей, скрыта огромная сила, подвергшаяся не одному испытанию и бьется сердце, которое до сих пор не зачерствело.

Годэн остался молодым. Когда он с силою пожимает вам руку, то чувствуешь, что имеешь дело с честным и откровенным человеком. Какой это должен быть хороший товарищ во время пути.

Все в душе уважают его. Как-то ночью сильный прилив, громадной бесшумной волной, сорвал деревянный помост в порту, так что в городе ничего не было слышно. На следующий день каторжники вытаскивали балки, большие просмоленные доски, сорванные, изломанные и точно изрубленные этой таинственной волной, которая регулярно, каждые десять лет, поднимается из морских глубин и сметает работу людей.

Проходя около каторжников, работавших с голыми ногами, с обнаженным до пояса татуированным туловищем и надвинутыми на бледные бритые лица соломенными шляпами, я услышал, как один из них, тащивший толстую балку, сказал с восхищением:

Только то и уцелело, что было сделано monsieur Годэном!