3

Стабрадзе отвечала ему:

«Успеха тебе мы желаем!

Трудно придется тебе, герой,

Бороться со злыми врагами,

Что подползают исподтишка…»

В мироздание нужно верить.

Даниил всегда так полагал. Мироздание – чертовски занятная штука, если научиться с ним обращаться. В какой-то момент Даниил стал замечать, что правильно сформулированное и высказанное вслух – сбывается.

Впервые он смутно осознал это в десять лет, когда не захотел пойти в школу до зубовного скрежета. Предполагалось две контрольные, и хотя Даниил был готов к ним (учился он неплохо), за окном сеял мелкий противный дождь, а до школы тащиться далеко. Мальчик приплелся на кухню, где мама с папой пили кофе и весело обсуждали какую-то институтскую ситуацию, и заныл, что болеет и никуда не пойдет.

– Болеешь? – переспросила мама и приложила к его лбу узкую прохладную ладонь. Даниил для наглядности чихнул. – А может, у тебя воспаление хитрости?

Даниил вздохнул и сознался, что вполне может быть.

– Ладно, Маш, ты чего, – сказал папа, – пусть один день посидит дома, должны быть у ребенка праздники.

– Может быть, – сказала покладистая мама. – Ладно, Дань. Раз в полгода можно, только системой это становиться не будет. Ты согласен?

Он обрадованно закивал.

– Я позвоню учительнице, – вздохнула мама.

Весь день Даниил провел как в сказке. У отца не было лекций, и они вдвоем долго сидели над книгами и картами, и отец показывал украшения, найденные на раскопках в Египте.

Пришедшая вечером мама пощупала ребенку лоб и встревожилась.

– Вот и наврали учительнице… Данька, марш в постель!

И что же? Неизвестно откуда взявшаяся ангина избавила Даниила от школы на две недели. Это, конечно, было приключение, однако не настолько увлекательное, как можно предположить.

Затем Даниил все чаще и чаще сталкивался с тем, что все в мире взаимосвязано и подчинено определенным законам. Ни один человек не приходил в его мир просто так; каждый нес какой-то опыт, урок, знание или просто удовольствие, необходимое в нужный момент. С годами Серебряков научился этим пользоваться, и, пожалуй, это добавило в жизни счастья.

Вот и сегодня утром, проснувшись в смутном расположении духа, Даниил позвонил в офис, сказал, чтоб ждали попозже, и отправился бродить по городу, надеясь, что либо снизойдет вдохновение, либо встретится на пути нечто меняющее знак минус на плюс.

Когда он увидел Катю у Лаймовских часов, то глазам своим не поверил. Это было лучше всех знаков, вместе взятых.

Пока Даниил ее не увидел, то и не знал, что так по ней… соскучился. Да, правильно.

Она ему нравилась. Тогда, когда еще общались, – а потом она незаметно исчезла, и Даниил заметил ее исчезновение только через некоторое время, и, когда заметил, было поздно. Анжела пожимала плечами и говорила, что она честно пыталась достучаться, но, если у человека обстоятельства, особенно у такого, как Катя, давить не стоит.

– У какого – такого? – уточнил тогда Даниил.

– Она же очень замкнутая, – объяснила Анжела. – Я так радовалась, когда она вписалась к нам, но, наверное, ей было тяжело, и мы ее утомили. Мне ужасно жалко, я надеюсь, она еще появится.

Даниил удивился. Ему Катя не казалась замкнутой. Застенчивой – да, немного неуверенной в себе – да, но она умела общаться, причем интересно, и с ней не бывало скучно. И она была хорошенькая – худенькая, темноволосая, ладная, с огромными ореховыми глазами, которые словно сияли на треугольном личике. Даниил несколько раз думал о том, что Катя ему нравится несколько больше, чем следовало бы. Он встречался с Юлей, и Юля не заслуживала ни предательства, ни подобных размышлений, а потому Даниил Кате звонить не стал – незачем создавать неловкую ситуацию.

Но вдруг он встретил ее на улице, выхватил взглядом в толпе и понял, что не забыл.

Она изменилась, конечно, не сильно, однако ощутимо – и впервые Даниил понял, о чем говорила Анжела. Замкнутость Кати походила на рыцарские доспехи, которые привычно и удобно таскать. Может, это объяснялось смертью матери. Может, чем-то другим. Мироздание преподнесло Даниилу факты на раскрытых ладонях, и он не собирался упускать такую возможность. Если судьба хочет, чтобы он встретил Катю, то это определенно неспроста.

Он привел ее в офис и улыбался, видя, что ей нравится. Ей было интересно, и Даниил надеялся, что попозже ему удастся все-таки вытянуть из нее, как она жила эти годы. Главное – не спугнуть, этого почему-то совсем не хотелось.

Катя ушла мыть руки, а он сел в крутящееся кресло, повернулся в нем пару раз, солнечный язык лизнул брюки, и вдруг… вдруг Даниил придумал.

Черный оникс и серебро, может быть, черненое. Огранка розой. Словно глаз на одном крыле, подвешенном на длинной тонкой цепочке. Добавить подложку, положить крыло… хм… на что? Нечто воздушное, иначе будет слишком тяжело. Серебряная сетка, да. Пусть это будет ветер, который шевелит перья на крыле.

Даниил подтянул к себе один из многочисленных блокнотов и начал рисовать – быстро, крупными штрихами, пока идея не убежала.

Заглянула Айна.

– Шеф, пришел какой-то господин, хочет тебя увидеть. О встрече он не договаривался.

– Ну, пусть зайдет, – рассеянно сказал Серебряков. Он вырисовывал завитки «ветра» и надеялся, что визитер, кто бы он ни был, явился ненадолго. Даниилу нужно было подписать бумаги, которые готовила Айна, а затем можно и отправляться в вольное плавание до завтрашнего дня. Крыло на рисунке обретало очертания.

– Добрый день.

Даниил поднялся навстречу визитеру и протянул руку.

– Здравствуйте.

– Я без приглашения, за что прошу извинить, – улыбнулся мужчина. Даниил его ни разу до этого не видел, запомнил бы. Незнакомец был хорош какой-то неестественной, глянцевой красотой; словно извлеченный с картинки в модном журнале, он явно относился к той породе людей, про которых говорят, что они родились в костюме. И рождение это произошло в месте, где вечно царит благополучие, что подчеркивают и дорогущие часы, и влажный блеск запонок на хрустяще-белоснежных манжетах, и итальянская обувь. – Мы незнакомы. Ростислав Белозерский.

– Даниил Серебряков. – Он указал на кресло напротив: – Прошу, садитесь, – и уселся сам. Недоделанный рисунок манил, и Даниил, взяв карандаш, принялся водить им по бумаге, скосив на нее глаза. – Кофе? Чай?

– Благодарю, нет.

– Чем могу помочь?

– Мне нужно, чтобы вы добыли для меня несколько вещей.

– В смысле – заказать? Мы не занимаемся заказами украшений других мастеров.

– В смысле – украсть. Этим вы совершенно определенно можете заняться.

Ему удалось привлечь внимание Даниила; тот мгновенно позабыл о рисунке и уставился на визитера. Ростислав Белозерский безмятежно улыбался.

– Это шутка такая? – недоверчиво поинтересовался Даниил. – Розыгрыш? А где скрытая камера?

– Никаких шуток. Вы ведь участвуете в выставке?

– Да, участвую, и что?

– Вы в курсе, кто в этом году приглашенные гости?

– Разумеется.

– И что они привезут?

– Да. И?..

– Мне это нужно.

Даниил бросил карандаш на стол и сказал:

– Я не хотел бы вам хамить, поэтому просто уйдите. Если это розыгрыш, то все уже посмеялись, если нет, то нам тем более не о чем беседовать.

– Ошибаетесь, – покачал головой Белозерский. – У нас масса тем для разговора. Чтобы он протекал более… заинтересованно, ознакомьтесь, пожалуйста, вот с этим.

Он извлек из внутреннего кармана пиджака конверт и аккуратно положил его перед Даниилом. Серебряков подумал минуту, затем все-таки открыл конверт и вытряхнул из него на стол две фотографии. Посмотрел на них и так, и эдак.

Личность, имевшаяся на фото, была Даниилу известна – не кто иной, как друг и помощник Вадим Уткин. Сейчас он находился в Москве и должен был приехать в среду. На фото полуразмытый, но вполне узнаваемый Вадим стоял в каком-то помещении над большим стеклянным ящиком и что-то с ним делал. Внизу имелась метка, извещавшая желающих, что снимок сделан семь лет назад – и только тут Даниил сообразил, что это распечатанный кадр с видео, снятого с камеры наблюдения. На втором фото Вадим наблюдался с другого ракурса, но ящик оставался прежним.

– И что? – Даниил бросил фотографии на стол. – Кто вы вообще такой?

– Простите, я действительно не отрекомендовался так, как следовало бы, – вздохнул Белозерский. Он оставался безукоризненно вежливым и сдержанным, как будто сидел на переговорах в совете директоров, где без позволения главного все чихнуть боятся. – Я, скажем так, человек вольной профессии, который обладает хорошим вкусом и весьма ценит выгоду. У меня выслуга лет и репутация, поэтому на вашем месте я бы выслушал внимательно. Я не люблю повторять.

– Проще говоря, – перебил посетителя Даниил, которому все еще казалось, что его разыгрывают, – вы аферист, что ли?

– Это слишком грубо, но, если вы не способны осознать всю тонкость моей профессии, можно сказать и так. – Белозерский поправил манжет рубашки. – Время дорого, а потому я коротко объясню, что мне от вас нужно. Вы участвуете в выставке, которая открывается на этих выходных в Доме конгрессов. В качестве приглашенных гостей присутствуют французы, которые привезут часть исторической коллекции Лувра. Этрусские ископаемые меня не интересуют, но вот несколько колье и браслетов Средневековья – вполне. Когда мы с вами придем к соглашению, я укажу вам, какие именно предметы вы должны для меня добыть.

– Бред, – озвучил Серебряков свое видение ситуации.

– Никакого бреда, Даниил Васильевич. – Белозерский вдруг перестал быть безмятежным, выключил улыбку и чуть подался вперед. – Как я уже сказал, не люблю терять время. Условия сделки просты. Вы имеете доступ на выставку как один из ее участников, вы выставляете свои украшения – значит, имеете понятие о системе охраны. Вам будет выдан ключ, чтобы вы смогли пройти и работать со своими вещами в любое удобное время. Не бог весть какая охрана, и вы фактически ничем не рискуете. Но я понимаю, что для решительных действий подобного рода требуется мотивация. – Он указал на лежащие на столе фотографии. – Вот она. Вы в курсе, что ваш нынешний помощник, господин Уткин, до поступления на эту, несомненно выдающуюся, должность был банальнейшим вором?

Даниил промолчал. Ощущение розыгрыша усиливалось.

– Сейчас и не скажешь, – продолжал странный тип Белозерский, который нравился Даниилу все меньше и меньше. – Респектабельный человек, семейный… Однако некоторое время назад он был весьма любопытен насчет чужой собственности. И работал как раз по ювелирным украшениям. Однажды в Берлине он перешел мне дорогу, когда унес то, что по праву предназначалось мне. Я такого не люблю. Кадры, которые я вам показал, – скриншоты с камер наблюдения в одном небезызвестном берлинском музее; разумеется, у меня есть полное видео, а вот у полиции его, увы, не было. Я мог бы сдать этого человека Интерполу, благо в Европе он успел достаточно наследить, но… Но ведь всегда ищи, где выгоднее, правда? Я заставил его отдать найденное и проинформировал, что долг за ним. Он ушел на дно, остепенился… Но вор не бывает бывшим, вы знаете?

– Так почему бы вам не попросить его об услуге? – хмыкнул Даниил. Он всерьез предполагал, что где-то работает скрытая камера. Не может этот человек говорить не в шутку. – Зачем вам понадобился я?

– О, все просто. Во-первых, вам легче добраться до коллекции, вряд ли такой допуск будет у вашего помощника. Его появление в Доме конгрессов в неурочное время покажется более подозрительным. Во-вторых, господин Уткин… как бы это выразиться точнее… туповат. Руки у него растут из нужного места, однако ему не хватает сообразительности. А если то, что я о вас знаю, правда, вы вполне способны справиться с задачей. К тому же господин Уткин, если его застанут на месте преступления, может не выдержать и рассказать силам правопорядка обо мне. Это стало бы прискорбно.

– Почему вы полагаете, что я этого не сделаю? – холодно осведомился Даниил.

– Вы человек иного склада. – Белозерский сложил пальцы шатром и закинул ногу на ногу. – Вы вроде тех мушкетеров, которые готовы томиться в кардинальских темницах, но не попрать верность и честь. Вас проще мотивировать. У господина Уткина семья; что будет, если я отошлю в Интерпол эти пленки, на которых запечатлено его преступление? Вы можете себе представить. К тому же, кроме него, у вас самого в окружении много людей, вам небезразличных. Ваши родные, сотрудники здесь и в Москве, ваша девушка, например… Не хотите же вы, чтобы с ними что-то произошло?

– Вы угрожаете физической расправой?

– Я не люблю насилия, – сознался Белозерский даже с некоторым сожалением – дескать, любил бы, и жизнь стала бы проще. – Однако без колебаний применю его, если вы вздумаете играть не по моим правилам. Я не один, и люди, которые работают на меня, не все отличаются склонностью к гуманизму. Если вы проделаете все так, как я вам объясню, никто не пострадает, более того – полиция не сможет найти виновного. – Он поднялся, и Даниил тоже встал. – Понимаю, что сложно осознать сказанное мной. Подумайте об этом. Даю вам время на принятие решения – до завтрашнего вечера. И если вы вздумаете позвонить в полицию и передать им наш разговор, то должны понимать: у вас нет никаких доказательств, вы впустую растратите время, а я рассержусь, и это будет иметь последствия. Опрометчивые поступки – не ваш конек, пускай так и останется.

Улыбаясь, он протянул Даниилу руку; тот не пошевелился, и Белозерский, одарив собеседника понимающим взглядом, развернулся и пошел к двери. Когда та закрылась за ним, Даниил вопросил у потолка:

– Что это было?

Вопрос остался без ответа, однако Даниил знал, у кого ответы могут быть. Если это розыгрыш, над ним хорошо смеяться совместно, если нет… тогда он подумает о свалившейся на него проблеме, когда выяснит все обстоятельства.

Сидеть и рисовать больше не хотелось. Даниил вытащил из кармана телефон, отошел в угол мастерской, к верстаку, и, перебирая на нем инструменты, лежавшие до сих пор в нужном порядке, набрал номер Вадима.

После десяти длинных гудков Уткин ответил. Судя по шуму, он находился на улице.

– Алло! Алло!

– Вадим, это я, – сказал Даниил и поменял местами мини-весы с банкой наполнителя для сухой полировки. – Ты не в метро?

– Нет, как раз вышел. Сейчас в магазин зайду. – В трубке стало отчетливо тише. – Что-то срочное?

– Ко мне приходил Ростислав Белозерский. Знаешь такого?

В трубке повисло молчание, в котором содержались, наверное, все неотвеченные вопросы вселенной. Наконец Вадим тихо спросил:

– А… зачем он приходил?

– Знаком с ним?

– П…предположим.

– Предположим или да?

– Да, знаком.

– И знаешь, на какой ниве он неустанно трудится?

– Даниил… – Уткин умолк.

Серебряков подождал еще немного, ответа не дождался и резюмировал:

– Значит, это все не розыгрыш? Не очередное телешоу, а, Вадик?

– Я… не очень понимаю, о чем ты.

– Я не хочу обсуждать это по телефону. Значит, так, Вадим. Ты должен быть в Риге сегодня вечером, максимум завтра утром.

– Но я не закончил…

– Меня не волнует, что ты не закончил, – перебил Даниил. – Бросай все и прилетай сюда. Если на самолет билетов нет, бери на поезд, на автобус. Меня не волнует, как ты сюда доберешься, но не позднее завтрашнего утра ты должен быть, и мы разберемся с тем, что происходит. Я ясно выразился?

– Да, шеф. Ясно.

– Скинь эсэмэску, когда будешь знать время приезда.

Не дожидаясь ответа, Даниил нажал кнопку отбоя. Айфон приветливо светился, показывая на заставке улыбающихся отца с матерью, однако сейчас при взгляде на их счастливые лица Даниилу сделалось тошно.

Если лощеный Белозерский – не шутник высокого класса и здесь не понаставлено «жучков», значит, говорил он всерьез. Даниил отдавал себе отчет, что работает в довольно опасном бизнесе. Ювелирные украшения – не та стезя, которая не заинтересует воров. Если бы он торговал капустными кочанами, и то риск имелся бы, а вот ювелирка… Явление такого персонажа, как Белозерский, в принципе объяснимо, хотя Даниил никогда не думал, что сможет заинтересовать криминальных личностей. Не те обороты.

За спиной у него раздался какой-то звук, и, повернувшись, Даниил увидел Катю. Он совершенно о ней забыл, когда Белозерский огорошил его своим великолепным предложением, и только сейчас вспомнил, что она ушла мыть руки. И не вернулась. Наверное, решила не мешать разговору Даниила с посетителем. Интересно, как много Катя услышала? Говорили они не скрываясь, а между ванной и мастерской только деревянная перегородка, и слышимость тут в принципе неплохая…

У Кати полыхали щеки. Судя по всему, слышала она немало. Взяла сумочку, лежавшую на стуле, и попятилась к двери.

– Даниил, извини, я… пойду, наверное…

– Стой, – сказал он, оставляя в покое переложенные как попало инструменты и засовывая телефон в карман. – Не надо никуда уходить. Я сейчас закончу с офисными делами, и мы пойдем гулять. Мы же договорились.

– Я думаю, тебе сейчас не до меня. – Катя смотрела не на него, а в сторону.

– Давай начистоту. Сколько ты слышала?

– Я… все. Я не хотела, но вы громко говорили.

Она не стала врать и делать вид, будто ничего не случилось, и это Даниилу понравилось. Если бы Катя сейчас начала изворачиваться или сыпать вежливыми, ничего не значащими фразами, то Серебряков сам проводил бы ее на выход. Но она краснела, смотрела вбок и говорила правду.

– Это не твоя проблема, – произнес Даниил, – думаю, и не моя тоже. Я вызвал помощника, он приедет, и мы с ним разберемся – или разбираться будет он. В конце концов, господин Белозерский – его знакомый. А мы с тобой идем гулять, только я выясню, что с моими долгожданными бумагами. – Он прошествовал к двери мимо смущенной Катерины и выглянул в предбанник. – Aina! Kur ir tie l?gumi, kurus man vajag parakst?t?

– Vienu min?ti, jau druk?ju.

– Labi[2]. – Он вернулся в мастерскую. Катя стояла на прежнем месте и теребила сумку. – Еще пять минут, полагаю, и мы с тобой будем свободны. И, пожалуйста, не принимай близко к сердцу то, что ты услышала, ладно?

– Ты хочешь сказать, что с тобою подобное регулярно происходит? – Катя наконец посмотрела ему в лицо. – Это привычное дело – отбиваться от мошенников?

– Нет, это в первый раз. Поэтому, может, я и не могу поверить, что такое произошло. – Даниил улыбнулся. – Не бери в голову. Я это решу.

– Хорошо, – кивнула она, чем снова его удивила. – Если ты не хочешь, мы не станем это обсуждать.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.